8
Да, поход – это праздник! Много разных воспоминаний оставил он в нас. Но память о банных наших сидениях живет лично во мне совершенно отдельным, крупным, я бы даже подчеркнул, по-настоящему сильным эпизодом. И раз мы заговорили о бане, то надо теперь же сказать несколько слов о нашем походном банщике Юрсаныче.[1]
Юрсаныч – прирожденный банщик, настолько прирожденный, что все парившиеся и мывшиеся под его присмотром и руководством до сих пор уверены, что он и в самом деле банщик. Юрсаныч знает толк во всех банных аспектах, которые в русском народном сознании и русском народном быту ассоциируются с этим удивительным явлением нашей национальной жизни. Причем, в прошлые времена банное дело не было каким-то там отдельным или случайным признаком, а было явлением самым что ни на есть типичным и фундаментальным, буквально скрепляющим все русское общество сверху донизу. Вспомним выражение – «в бане все равны». Это ли не свидетельство всеобщей вовлеченности и любви к помывочному делу!
Мы, сегодняшние обыватели, живущие в городских квартирах со всеми удобствами, не можем этого понять, мы не в состоянии охватить это своим рафинированным сознанием. Мы не имеем вкуса к бане. Для того, чтобы верно судить о ней и верно ею пользоваться, нужно как раз сознание нерафинированное, т.е. неиспорченное наступающей губительной цивилизацией, которая уже привела сегодняшнее общество к дорогим изысканным джакузи и дешевым пластмассовым душевым кабинкам. Мы практически забыли, как мылись наши дедушки и бабушки, мы осиротели в этом смысле и давно и безвозвратно потеряли интерес к парной. Для нас идти, например, в баню в субботу – это нонсенс. Нас не поймут близкие, от нас отвернутся коллеги по работе, мы окажемся в глубокой изоляции.
Я, правда, помню, как в далекие 1960-е отец брал меня-мальчишку с собой в московские Вятские бани, расположенные по соседству. Помню этот людской ручеек, эту нескончаемую череду женщин, детей и мужиков, стекавшихся к дверям бани. Я помню, что в баню все шли с мочалками, мылом и полотенцами, а железные шайки получали уже внутри. Помню это скопление обнаженных тел с совершенными и несовершенными торсами, с мощными плечами пловцов или развитыми ногами бегунов. Помню и их противоположности: дохлых поэтов-интеллигентов, непристроенных музыкантов, хилых муниципальных служащих.
Кого только в бане не было!
Кто теперь это помнит?
А главное — в ком сегодня еще живет любовь и верность банному искусству? Вот вопрос!
Но не все так безнадежно. Есть еще у нас герои, я бы даже сказал – фанаты этого дела, и Юрсаныч должен быть признан едва ли не первым из них. Он виртуозно владеет банным веником, он безошибочно определяет направление горячих воздушных потоков внутри парной, он способен мгновенно оценить температурный режим того оберегаемого от равнодушных взоров помещения, которому русский народ присвоил высокое имя парилки. Вдобавок он знает десятки присказок, народных выражений, которыми буквально ежеминутно сыплет, словно былинный сеятель.
Что ни говори, а мы сполна вкусили этого онежского счастья вытравливания из себя накопившейся копоти. Да что копоти? Разве забыть ту блаженную минуту, когда выступающий на теле пот переставал издавать непосильное для благородного носа благоухание, когда дух замирал от обжигающего веяния, вызванного гибким веником в не знающих пощады руках нашего банщика. Каждый находившийся в парилке человек ощущал, что внутри души все затихало и распускалось. Вслух же неслись отдельные междометия, сдавленное кряхтение и оханье. – А-а-а…– О-о-о…– Э-э-э…–У-у-у…
И все в таком духе. А посему, как говаривали в старину, для вящей убедительности, облекаю воспоминания тех незабываемых онежских мгновений в доступную мне подчас нерифмованную форму:
А и было дело на большой реке,
На большой реке во Большом Бору.
Приставали во Бору лодки к берегу,
Серо-синие, ярко красные.
А и плыли в тех лодках витязи
Все учители православные.
Люди смелые, крепко-сильные,
Малых чад они воспитатели.
Как встречали их люди местные
Люди добрые, хлебосольные.
Истопили им баньку добрую,
Чтобы косточки свои они парили.
Как вошли те мужи в баньку знатную,
Деревянную, неказистую,
Мужи сильные, да отважные,
По Онеге на лодьях плывущие.
Понабилися в баньку тесную
Мужи крепкие, дружелюбные.
Да снимали с себя ризы светлые,
Чуть в походе том изорвáнные.
Посередь мужей стоит муж особенный
Росту среднего, власа темного.
В руках держит тот муж особенный
Веник, загодя приготовленный.
Вот направились гости добрые
Во светлицу жаром тóплену,
И полезли мужи крепко-сильные
На полати на деревянные.
Не полез с ними муж особенный
А остался стоять в углу поодаль,
Знать, задумал он дело темное,
Нехорошее и опасное.
Не глядят на него мужи смелые,
Мужи знатные, крепко-сильные.
Все рядком сидят, позакрыв глаза,
Дают коже своей распушитися.
Трут себя они не жалеючи,
Просят жару поддать, да поболее.
Знать, во вкус вошли мужи стойкие,
Знать в походе они намаялись.
Лишь один из них, что в углу стоял,
С гибким веником, — муж особенный,
Он не трет себя, не скоблит живот,
Все осматриват, да рассчитыват.
Стал готовить себе дельце знатное,
Дельце банное для здоровьица.
Для начала плеснул раз из ковшика
На каменья воды муж особенный.
Взвился пар от них разгоряченный
Норовит пар обжечь сами легкие.
Затаилися мужи крепко-стойкие,
И дышать они опасаются.
Понаделал делов муж особенный,
Напугал тем своих он товарищей.
Но не знали мужи те походные
Что задумал еще муж особенный.
Просит он их пригнуться покудова,
Поднапрячься и приготовиться.
Как он начал махать своим веником
За спинами мужей тех согнувшихся!
Не жалеет их муж особенный
Нагоняет на них тьму кромешную.
И взмолились его тут товарищи:
«Ты помилуй нас, друг наш испытанный,
Ты не мучь нас парком жаром дышащим
Ты почто нас огнем попаляеши?
Нету мочи терпеть твои пыточки,
Отдаем Богу душу не вовремя.
Собирались поправить здоровьице,
Понабраться у Господа силушки.
Но не знаем теперь мы, не ведаем,
Не окончим ли здесь дни мы славные»?
Улыбнулся другáм муж особенный,
Слово молвил свое им заветное:
«Ой, вы, други мои разлюбезные,
вы бродяги, по рекам ходящие.
Для того ль я машу своим веничком,
Чтобы со свету сжить вас нечаянно?
Чтоб оставить сиротами детушек?
Вы напрасно меня вопрошаете,
И укоры свои посылаете.
Не хочу вашей смерти-кончины я,
О здоровьице вашем забочуся.
Разогните свои спины мощные,
Да расправьте вы члены затекшие,
Вы слезайте с полатей да с лавочек,
Выходите на воздух для радости.
Вы постойте немного в стороночке,
Отдохните, хлебните вы водочки».
Спохватились мужи, испугалися.
«Ой ты, гой еси, добрый молодец!
Растакой, рассякой, муж особенный!
Ты почто предлагаешь нам водочки?
Знать, не ведаешь? – мы ведь непьющие!
Мы учители в школе смиренные,
Воспитатели, администраторы.
Мы директоры, концертмейстеры,
Мы хормейстеры-руководители,
Не пристало хлебать сей напиточек
После бани такой шибко крепенькой.
Лучше дай ты нам квасу хлебного,
Сколько вкусного, столь и целебного.
Да огурчика малосольного,
Да лучку со чеснóчком домашнего.
Как закусим мы сей напиточек,
Наберемся мы силы неслыханной.
Уж не будет нам Змей-Горынюшка
Поперек пути стоять во поле,
На мосту мы его на Калиновом
Порубаем в мелкие крошечки.
Мы – учители православные,
Мы – туристы, на лодках плывущие.
Чуем силу свою богатырскую
От искусства великого банного.
Натерпелись мы муки на пóлатях,
Уж не знали, как выжить, как выстоять,
Но теперь понесем с благодарностью
Весть о бане твоей и тебе самом.
Как услышал те речи учителей
Муж искуснейший и особенный.
Он почуял в них силу великую,
И не стал предлагать он им водочки,
А поднес им квасу просимого,
И огурчика малосольного,
И укропчика со петрушечкой.
Чесночка со лучком домашниим.
Все имели мужи крепко-сильные
После бани той во Большом Бору.
Пировали друзья и учители,
Во всю ночь они спать не ложилися.
Во Большом Бору под Архангельском.
На великой реке, что на севере.
И возрадовался муж тот особенный,
Что не зря он махал своим веничком.
Что терпеть заставлял он товарищей
Муку лютую для здоровьица.
И воспел он природу великую,
И прославил друзей и учителей.
Спел Баянушка песню свободную
Словно гимн бане той во Большом Бору.
Его голос летел по поднебесью,
Его взор источал радость велию.
Слава бане, в селе том поставленной,
Возвращающей людям здоровьице!
Трудно возвращать себя к прозе после столь дерзкого стихосложения, но приходится и умерить художественный пыл и перестать, наконец, мыслить рифмами. Но дайте все же дух перевести…
Продолжение следует!
[1] Юрсаныч – человек нескольких профессий. Тут и военный спецназовец, прошедший Афган, он и строитель, он и бизнесмен. Теперь Юрсаныч занимается хозяйством нашей Димитриевской школы, и как и везде, преуспевает.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 1.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 2.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 3.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 4.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 5.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 6.