5
Так вот, Евгений Святославович… Он и его дочь Анастасия Евгеньевна представляли один из любопытнейших экипажей этого похода. Излишне говорить, что между собой они были родственниками, причем не какими-то там дальними, редко общающимися, а самыми что ни на есть близкими. И надо сказать, что всем окружающим было очевидно, как они замечательно подходили друг другу. Во всем у них было согласие и единомыслие. Во всех делах, требующих единства и совместности, как-то: загрузка лодки, установка палатки, распределение взятой в поход одежды или дежурство – во всем у них наблюдалось завидное взаимопонимание.
Лишь в самом малом, в каких-то незначительных деталях, практически в пустяках, о которых и не стоило бы говорить вовсе, они иногда не сходились во мнениях. Ну, например, немало минут, если не часов, они потратили, чтобы опытным путем определить – кто же из них капитан лодки? Только дождь, ветер и долгая гребля, случившаяся в один из переходов, помогли им найти ответ на этот непростой, но жизненно важный для настоящего байдарочника вопрос.
– Пап, а пап, – не оборачиваясь, частенько начинала эту волнующую ее тему Анастасия Евгеньевна, – а как ты думаешь, смогу я быть рулевым?
– Я думаю, что пока тебе надо посидеть впереди и хорошо научиться грести, т.е. стать сначала загребным. Чтобы быть рулевым, надо владеть навыками поворота, надо уметь табанить, словом, не торопи события. Тренируйся. Посмотри, как делают это опытные походники, например, Тиша, Георгий или Петрович с Максимом Викторовичем.
– Да я смотрю, только мне хочется самой скорее попробовать. Испытать себя.
– Ну, а как скорее? Ты хочешь сесть назад, а это значит, что ты станешь ответственным рулевым, сиречь[1] капитаном. Ты готова к этому?
– А что тут такого? Сиречь… Греби себе и греби, а это я уже умею.
– Да нет же. Причем тут сиречь? Ты не совсем представляешь себе капитанство. Тут надо рулить, а руля нет, значит надо часто подгребать, табанить, иначе лодка будет все время отклоняться от курса, сиречь метаться из стороны в сторону. Понимаешь?
– Хорошо понимаю, и хочу скорее попробовать…
– Ладно, попробуем, но не сразу. Ты греби, знай пока.
Прошел день, другой, третий. Анастасия Евгеньевна не унималась, и разговор о рулении прекращался лишь во время стоянок, где все были заняты другими делами, но снова возобновлялся на сплавах, принимая все более конкретные формы. Наконец, после дневки на ивняковом острове, где Евгений Святославович зараз выловил пять крупных рыбин, продемонстрировав улов всем участникам похода, группа наметила большой переход, во время которого все и решилось. Плыть собирались часов пять или шесть, и намеревались дойти до большого храма, где планировали служить.
И надо же было случиться дождю! Да не просто дождю, а ливню. Час лил, другой, третий. Не спасли походников ни куртки непромокаемые, ни плащи прорезиненные, ни мешки герметичные. Вымочили наши походники все свои личные вещи и сами промокли до последней нитки, вспомнив не раз библейскую историю про потоп. Так было и тут, прямо как в песне «вода, вода, кругом вода», которую когда-то здорово пел по радио Эдуард Хиль. У нас тоже вокруг была онежская вода, много воды. И внутри лодки была вода, а сверху еще поливало водой небесной. Да все с ветром пронизывающим, пробирающим до костей гребцов.
И взмолились гребцы: «Господи, дай нам еще хоть полчасика пройти и стоянку найти. Пошли нам, Господи, знак, укажи местечко поукромнее, но чтобы рядышком храм был. Тот самый, который нам нужен. А ради этого еще немного согласны потерпеть водяное бедствие, обрушившееся на нас из хлябей небесных». И в это самое время, когда силы человеческие вконец иссякали, Анастасия Евгеньевна вспомнила про отцовское обещание.
– Пап, а пап, ты промок? – начала она издалека.
– Промок.
– Я тоже промокла. Надо было в Декатлоне плащи покупать, как у Лаврухиных. Небось, они сухие сидят, хотя и не улыбаются. Жаль, мы не взяли те плащи. Я их видела, но не стала брать, думала, куртка спасет. Но вот – не спасает. Пап, давай пристанем к берегу, пересядем, и я попробую рулить? А?
– Насть, сейчас никак не надо бы меняться и к берегу приставать. Надо грести до стоянки. Давай, дождемся солнышка, хорошей погоды, тогда и попробуем. Вот поплывем через пару деньков снова и тогда попробуем. Я согласен поменяться для опыта, для пробы. А?
– Ладно, но к берегу все равно надо сейчас пристать. Уже невтерпеж.
Пристали к берегу отец с дочерью, и уговорила, уломала-таки дочь отца. Уступил он, – видать, совсем из сил выбился и вымок вконец. Сел он вперед, а она, стало быть, назад – за рулевого. А группа уже из виду пропадает, удаляется совсем, потому как не стали остальные к берегу приставать. Даже экипаж Петровича с флагом и Федей почти скрылся из виду, маячит в дождевой дали. Грести надо бы отцу с дочерью, на весла налегать, да прямо курс держать. Да что-то не заладилось у рулевого.
Лодка, прежде послушная, начала неоправданно вихляться. То направо завернет, то норовит налево перекинуться. А прямо – ну никак. Не хочет лодка прямо плыть, не слушается рулевого. Сидит отец, помалкивает, не торопит события, дает дочери освоиться. А та время зря не теряет, осваивается, как может. Одни остались они на реке, уплыли остальные вперед, а дождь не унимается, знать молитва гребцов не дошла еще до неба.[2]
– Пап, ты чего не гребешь? Так мы никогда остальных не догоним. Я когда впереди сидела, все время гребла, а ты вместо того, чтобы сейчас помогать, перестаешь грести совсем. Ну, подумаешь, лодка немного вихляется, может, ее тянет к берегу, может, груз у нас распределен неравномерно, а может, здесь есть скрытое подводное течение.
– Насть, никакого тут течения скрытого нет. Я гребу, но только лодка тебя не слушается, все время на сторону поворачивается. Зачем я буду грести к берегу, если нам надо прямо плыть? У меня уже сил нет твои повороты исправлять. Ты держи лодку прямо, тогда я и грести буду. Учись рулить, раз уж села.
– Да, что-то не все у меня получается, да и отстали мы совсем, – сокрушенно вздохнула дочь. – А все дождь неладный.
Полчаса еще шла лодка с новым рулевым. Молчит отец, сопит дочь.
– Пап, давай снова к берегу, поменяемся обратно. Видно, я не создана быть рулевым. Или рано еще? Не освоилась?
Так вот. Опыт показал правоту отца. Значит, правы были классики: практика – критерий истины.
6
Разные вопросы обсуждали отец с дочерью во время похода. Времени у них было достаточно, например, в лодке – пока сплавлялись по воде или на суше – пока спать укладывались. Например, в каком спальном мешке кому спать? На первый взгляд этот вопрос в походе вообще звучит странно: как это — в каком мешке? Ведь каждый походник обязывался взять с собой свой личный спальный мешок, а как иначе? Но и в таком простом деле между ними произошло недоразумение, идущее от какого-то временного недопонимания. Получилось так, что мешок, который взяла с собой в поход Анастасия Евгеньевна, ей почему-то не подходил.
– Пап, давай я буду спать в твоем мешке, а ты в моем. Хорошо?
– Подожди. Почему хорошо? Совсем не хорошо. Я взял свой мешок для себя, а ты должна была взять мешок для себя. Ведь ты столько времени его выбирала, стирала, чинила, зашивала и все спрашивала, хороший ли у тебя мешок? Помнишь? Так вот, у тебя нормальный мешок, только старый. Спи в нем.
– Нет, пап, ты не понимаешь. Мой мешок холодный, я в нем замерзну. Я это чувствую.
– Подожди, пожалуйста. Если он холодный и ты в нем замерзнешь, зачем ты его взяла? Я ведь тебе предлагал взять другой, теплый, а ты взяла этот.
– Ну, да, ты предлагал, но я ошиблась. Сейчас он мне кажется холодным, ночью я в нем точно замерзну.
– А ты надень на себя побольше одежды, и не замерзнешь.
– Нет, и в одежде замерзну, я знаю.
– Слушай, я себе мешок не выбирал. Мне дала его Настя. Это ее мешок, проверенный. Теплый.
– Вот именно, Настя. В том-то и дело, что не ты выбирал себе мешок, а тебе его дали. Ты ведь не мерзнешь, тебе не бывает холодно. Тебе все равно. Отдай мне мешок.
Долго ли — коротко ли шел у них такой разговор, с большой неохотой отдал отец дочери свой хороший мешок, теплый, а себе взял злополучный, холодный. Но через неделю отец заболел и забрал свой теплый мешок обратно, тем более, что дочь провела последние ночи в теплой архангельской избе. Вот такая мешочная история получилась.
Или взять совсем пустяк – шерстяная шапка. В памятке, выданной каждому походнику, было сказано: иметь всем шерстяную шапочку на случай холода, ветра, и т.п.
Но и тут отец и дочь не сошлись во мнении.
– Пап, у тебя есть шерстяная шапка? На реке такой ветер, что мне холодно. Уши мерзнут. Капюшон не спасает.
– Насть, а где твоя шерстяная шапка, прописанная в памятке? Ты ее забыла?
– Да нет, не забыла. Просто она мне велика и не закрывает уши.
– Тогда зачем ты взяла ее, взяла бы другую? У тебя наверняка полно шапок.
– Полно. Так вышло, и нужной у меня как раз сейчас и нет. Давай поменяемся? Я тебе – свою, а ты мне – свою.
– Подожди, снова не слава Богу. У меня есть шапка, вот она. И уши хорошо закрывает. И не продувает. Нормальная шапка. Но я взял ее для себя, а не для тебя. Тем более, что у тебя уже есть своя шапка.
– Это не ты взял себе шапку, это тебе снова Настя дала свою. И дала она тебе женскую шапку. Она тебе не идет. Настя вообще всего тебя собрала в поход, а мне никто не помогал. Я сама собиралась.
– Ну и что, что Настя собрала. Я ее муж, она и заботится обо мне. Все правильно. Кто же будет меня собирать? Конечно, она.
– Что заботится – это правильно, но ты отдай эту шапку мне. Ты же видишь, что она женская, а я мерзну. А я тебе отдам вот эту. Она мужская, хорошая, камуфляжного окраса, полувоенная.
– Не хочу я твою, мужскую камуфляжного окраса, полувоенную. Мне нравится эта, хоть ты и называешь ее женской. Да и не женская она совсем. Это ты сейчас придумала, чтобы отнять у меня шапку.
Да, веселая подобралась компания, но шапка, мешок или кому рулить – это все частные, можно сказать, совсем нетипичные случаи. Так сказать – «цветочки». Но вот установка палатки выявила совсем иное, нечто более глубокое, я бы даже сказал – корневое в отношениях отца и дочери. Дело может быть в том, что в самом нежном и ранимом возрасте дочь была плотно и надежно окружена родительской любовью, оберегающей ее от влияния улицы и тому подобного. Одним словом, новая туристическая палатка, взятая ими в поход, удивительным образом стала индикатором, сиречь лакмусовой бумажкой чего-то по-настоящему глубинного, родового, того, что связывало Евгения Святославовича с его дочерью. Как красочную иллюстрацию всего сказанного выше, не могу не вспомнить такой эпизод.
– Пап, палатка – это наш временный, походный дом, и устанавливать его мы, конечно, должны вместе. Но, согласись, мне надо учиться это делать и самой, совершенно независимо от тебя. Так что я должна попробовать пройти все этапы сборки самостоятельно. Ты мне помогай, но больше словом.
– Да, это понятно, но тогда мы будем ставить свою палатку последними. А если дождь?
– А что дождь? Надо и в дождь уметь самой ставить.
– Насть, палатку ставят почти всегда в первую очередь, правда? Приплываем, выгружаемся и ставим палатку, если только мы не дежурные, правда? Поэтому тянуть с этим нельзя. Поставили палатку, и надо помогать дежурным: идти за хворостом, за дровами, то есть, не мешкая делать общие дела. А учиться, тренироваться надо было в Москве.
– Это все понятно. Ну, хорошо, давай так: я буду ставить палатку, а ты пойдешь за хворостом.
– Тогда я только и буду, что ходить за хворостом, а ты будешь учиться ставить палатку. А где мы ночевать будем? Тут и учиться, собственно, особенно нечему. Вот тент, вот трубки, вот колышки. Натягивай, сдвигай, втыкай. Вот и все дело. Вся установка умещается на четырех картинках.
– Я знаю, видела. Вот это все я хочу на себе и проверить. Ты что, против, что ли? Мы тут с тобой в равных условиях. Это ты в лодке капитан, а на берегу мы равны!
– Конечно, равны! Но ведь вместе ставить быстрее, веселее. Так и научишься. Я подскажу, ежели что.
– Да нет, прошу тебя мне не помогать, я хочу сама во всем разобраться.
– Да некогда, Насть, разбираться. Палатку ставить надо и за хворостом идти. Вон, смотри, все уже поставили, а мы тут пререкаемся, сиречь спорим.
– Ничего мы не пререкаемся… сиречь. Это ты споришь и не даешь мне учиться ставить палатку одной. Пап, ты все-таки вредный человек.
– Ну, почему я вредный человек? Чуть что, сразу вредный. Ты вот бери и натягивай тент, расправляй пол, видишь петли, сюда колышки втыкай, чтобы пол у нас ровный был, а то спать будет плохо.
– Да я вот натягиваю и втыкаю, а ты сам не натягивай и не втыкай, я сама натяну и воткну. Я сама хочу собрать палатку.
– Ты будешь втыкать, а я что – стоять буду и смотреть? Некогда, ты понимаешь, ставим быстрее и за хворостом вместе идем.
– Подожди ты со своим хворостом. Что с трубками делать будем? Куда их просовывать?
– Ты хотела сама разбираться, вон схема – разбирайся.
– Ты сам говорил, что вместе будем ставить, что так веселее, а теперь сама разбирайся?
– Протягивай трубки, да не тяни, они выскакивают друг из друга. Поняла? Мне уже надоело столько времени обсуждать ерунду. Я пошел за хворостом.
Перечитал написанное – получилась готовая инструкция по сборке палатки с комментариями потребителей. Но примерно в таком духе отец и дочь постоянно собирали свой временный дом. Все же хорошо, что он был временный, но вот вопрос – кто же за хворостом-то ходил? Лично я Евгения Святославовича, идущего с хворостом, не встречал.
[1] Сиречь – старорусское слово, означающее: то есть.
[2] После дневного перехода мы остановились в чистом поле вблизи села Турчасово, где совершили службу в Преображенском соборе. Об этом пойдет речь чуть ниже.
Продолжение следует!
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 1.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 2.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 3.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 4.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 5.
Евгений Тугаринов. Гром с ясного неба или поход по Онеге. Часть 6.