“Бог живет в тех литературных произведениях, где есть красота”.
С учителем по русскому языку и литературе беседовала выпускница Свято-Димитриевской школы Оля Путилина
Как Вы стали учителем?
Я никогда не хотела быть учителем, мне казалось, что это последняя профессия, в которую я приду. Когда в университете у нас была педагогическая практика и мы ходили на уроки в школу, я поняла, что не создана для школы и это будет последнее место, где я буду работать. Почему же в итоге я пришла в школу? Во-первых, мои дети подросли, и возникло желание попытаться реализовать себя где-то еще, кроме семьи, а во-вторых, мне кажется, я пришла в школу из любви к литературе – мне захотелось, чтобы кто-то любил литературу так же, как я, хотелось поделиться своей любовью к текстам. Больше никаких причин идти в школу у меня не было.
Что самое сложное в Вашей работе?
Сложнее всего общаться с людьми. В любой профессии общение оказывается самой энергозатратной частью работы, по крайней мере, для меня. Надо выстраивать отношения, разбирать конфликтные ситуации, пытаться чувствовать человека, чтобы его не обидеть, но при этом еще как-то эффективно с ним работать.
Представьте, что сегодня Вы работаете в нашей школе, а завтра в обычной. Отличаются ли дети? Влияет ли это на то, как Вы преподносите материал?
Я никогда не работала в обычной школе, но я думаю, что если бы я работала в нашей православной школе по-одному, а в обычной светской школе по-другому, то я бы где-то врала – либо у нас, либо в другой школе. Тогда это какое-то странное лицемерие, в котором ценность меня как учителя была бы очень сомнительная, и мне это было бы тоже неинтересно. Есть просто литература и есть некоторая возможность ее трактовать. Я трактую так, как сама это вижу и понимаю. Я не подстраиваюсь под православную школу и, естественно, не стала бы подстраиваться под светскую. Таким образом, мое преподавание, по идее, никак не должно было бы отличаться в светской и в православной школе.
А классное руководство для Вас добавляет «тяжести» в работе? Почему Вы взяли классное руководство?
Я все время какой-то заложник ситуации. Я не брала классное руководство, мне его дали, не спрашивая, честно говоря, моего мнения. В первом классе, который мне достался, была авральная ситуация, потому что ушел их классный руководитель, а мне просто сказали: «Будешь ты» – без возможности как-то еще это обсудить. А потом второй класс мне дали так же, потому что обычно классному руководителю дают год отдохнуть после выпуска, но я просто получила этот класс. Сложно ли быть классным руководителем? Сложно, конечно! Мне кажется, намного сложнее, чем быть учителем. Классное руководство забирает у меня гораздо больше сил и времени, чем просто ведение уроков и подготовка к ним, потому что это опять люди, выстраивание отношений, и все это сложно.
Помогает ли Вам то, что у Вас много детей, в том, как Вы выстраиваете отношения в классе?
Конечно, помогает, потому что у меня перед глазами уже есть некоторые модели поведения. Нельзя сказать, что я никогда не ошибаюсь, но, в общем-то, имея этот многодетный опыт, я могу понять, какой типаж передо мной и как он может реагировать на ту или иную ситуацию, – просто потому что у меня есть мои дети, а они все разные. И возможность применить этот опыт к школьникам точно помогает. Но это не всегда работает, потому что есть дети, которые не похожи ни на одного моего ребенка, и тогда привычные мне механизмы не действуют. К примеру, я умею добиваться такого-то результата таким-то способом на таком-то человеческом типе, потому что я вижу, что это работает на моих детях. Но если попадается другой тип и ты не меняешь привычные тебе методы, то может получиться обратный эффект, потому что люди разные. Но в принципе, да, помогает.
Насколько для учителя важно иметь опыт общения со своим ребенком?
Мне кажется, у человека, имеющего своих детей, особенно если это не один ребенок, максимализм уходит. Ты начинаешь более снисходительно относиться к тому, что происходит, и это снижает уровень конфликтности в коллективе. Но в истории очень много примеров, когда у крупных, известных педагогов были очень сложные отношения со своими детьми, и при этом они были очень успешными учителями. Наверное, это возможно, но лично мне помогает наличие собственных детей.
Как Вы ведете уроки в классах, где учатся Ваши дети? Это не отражается никак на ваших отношениях дома?
Мне кажется, никак не отражается. Я каким-то образом абсолютно абстрагируюсь. И поскольку почти в каждом классе, где я работаю или работала, учится или учился мой ребенок, мне даже сравнить сложно. Одноклассники моих детей говорили мне, что я отношусь к своим детям строже, как будто бы я их все время подкалываю, говоря современным языком, все время их «троллю». Наверное, я просто могу позволить себе вести себя с ними таким образом, потому что у нас все-таки близкие отношения.
Что Вам нравится преподавать больше – русский язык или литературу?
Именно преподавать мне больше нравится литературу, но если бы меня спросили, какая область мне интересней, то я бы призадумалась, потому что, на мой взгляд, лингвистика как область науки никак не уступает литературоведению, а может быть, даже и выигрывает. Мне очень нравятся некоторые области лингвистики, гораздо больше, чем литературоведение, но в школе русский язык как предмет, на мой взгляд, ужасно скучный – так составлена школьная программа по русскому языку, хотя лингвистика как наука очень интересная. Такой парадокс – русский скучный, а лингвистика интересная. Так что для меня литература лучше русского, но лингвистика лучше литературоведения.
Русский язык, как школьный предмет, дает ребенку в будущей жизни умение грамотно выражать свои мысли, правильно расставлять запятые и т.д. Хотя и это ставится под вопрос, так как в нашей жизни сейчас все большую роль играет искусственный интеллект. А что литература дает ребенку, который, например, поступает на информатику?
В литературе заложено несколько важных “инструментов”, которыми человек может пользоваться в любой области или профессии.
У Высоцкого есть фраза: «Нужные книги ты в детстве читал». Книги тебя формируют, и если люди растут на общих текстах, которые им читают в детстве, в подростковом возрасте, то в каких-то базовых вещах они, мне кажется, становятся едины. Если они прочитали один и тот же комплекс текстов и примерно одинаково их восприняли, то они понимают друг друга лучше. У народа должно быть единство, которое отчасти как раз и дает знание русской литературы. Скажу сейчас банальную вещь, но мне кажется, что литература – это во многом патриотизм. Для того, чтобы гордиться чем-то, ты же должен знать, чем тебе гордиться. Русской литературой можно гордиться безусловно! И это не моя мысль, это мысль большинства людей в мире, которые имеют какое-либо отношение к литературе. Многие считают, что есть русская литература, которую точно нужно знать любому человеку, и есть литература национальная, которую надо знать, если ты к этой национальности принадлежишь. И уж если мы русские, то странно не знать ту великую литературу, которой гордится весь остальной мир. Это наш национальный код.
Ещё литература учит думать, критически осмыслять действительность. Ты должен посмотреть, что происходит в книжке, а дальше сам проанализировать, сопоставить и сделать выводы из того, что ты прочел. Это сложная логическая цепочка, и в литературе она необходима. И эта же логическая цепочка помогает, когда есть необходимость критически оценить действительность, а в этом мире такая необходимость точно есть. Важно самому делать выводы из всего, что происходит, а не доверять тому, что тебе говорят в интернете или в телевизоре по сто раз. Попробуй сам посмотреть на картинку за окном, проанализировать и сделать вывод – это самый надежный способ, и литература учит именно этому, потому что в разборе произведений алгоритм действий такой же. Литература необходима, потому что иначе мы все будем жертвами интернет-мнений.
Если даже смотреть по классам, то я вижу, что каждый следующий класс становится все более и более инфантильным. Это откровенное нежелание становиться взрослым у более старших выпусков было несознательное, а теперь оно декларируется, дети понимают это и тормозят свое взросление. Я даже знаю, почему это происходит: потому что взрослость – это ответственность. А если ты не хочешь на себя брать ответственность, ты дольше хочешь быть ребенком. Но так не получается. Любое поколение должно научиться быть в ответе за то, что оно делает.
В чем секрет русской литературы? Почему именно ее нужно знать всем?
Русская литература очень молодая. Мировая литература спокойно жила без нас четыре тысячи лет. Мы выстрелили только в XIX веке – XIX век и начало XX столетия – это столетие русской литературы, но ценность этого столетия в том, что именно оно показало миру, какие проблемы есть в обществе, какие есть нарывы и в каком направлении общество пойдет. Другие писатели не почувствовали, а наши почувствовали, и они дали всему миру некий вектор развития: стало понятно, какую тему надо разрабатывать, что актуально, интересно, перспективно, что есть жизнь. Это не значит, что в следующем столетии не будет другой мировой литературы. Была же античность, построенная на греках, было возрождение, которое держали итальянцы, а было столетие русской литературы, которое сформировало основные тенденции во всей мировой литературе на XX и начало XXI века. Что будет дальше – не знаю. Когда я училась в университете, то больше любила европейскую литературу, чем русскую, потому что русская литература для меня была и остается слишком назидательной. Мне не очень нравится, когда я понимаю в текстах, как расставлены акценты – я люблю сама их находить, а русская литература нравственно однозначна. Сейчас я, как учитель, бесконечно читаю русскую литературу и, пожалуй, отдала свое предпочтение ей, потому что в европейской больше исследования человеческой грязи, и я не уверена, что это нужно. Раньше мне это казалось интересным, но сейчас я не вижу в этом смысла. Русская литература этим не занимается, и даже Ф.М. Достоевский, который все время ковыряется в человеке, за всем плохим, что он находит в человеке, всегда оставляет надежду на свет. Европейская литература тоже любит поковыряться, но она любит просто червяков, без света, без перспектив, и веры в человека в той литературе, наверное, меньше.
Насколько вероятно в литературе найти Бога в рамках школьной программы? Вы, вообще, видите в литературе Бога?
А ты видишь в литературе Бога?
Я вижу Бога в музыке. Например, когда я слушаю второй концерт Рахманинова, я слышу в этом что-то настолько великое и неземное, что понимаю – этой музыки не было бы, если бы не было Бога. Мне кажется, что это произведение искусства существует только потому, что есть Бог.
Бог, по большому счету, есть везде, где есть красота. И если в литературном произведении может ни разу не встретиться упоминание о Нем, но есть какая-та красота и определенное отношение к жизни, то Бог там есть. Есть, конечно, произведения, в которых Бог отсутствует, и этим совершенно точно страдает европейская литература. Им, конечно, сложнее, и поэтому у них литература потемнее – видно, как они в текстах Бога теряли и в XX веке потеряли совсем. У них совершенно выхолощенные тексты, они даже перестали спорить с Богом, потому что для них Его больше нет. Самое страшное, что это не атеистические тексты, где люди спорят с тем, что Бог существует, или спорят с Богом, а такие, где Его нет вообще, поэтому не надо ничего доказывать, не надо спорить, не надо опровергать… Эти тексты самые страшные и холодные. Но такова моя читательская эмоция, а для того, чтобы это увидеть в тексте, надо проводить анализ.
Мы можем говорить о поиске Бога в литературе, только если мы знаем людей, которые пришли к Богу через нее. Иначе как скажешь об этом? Я слышала, как у людей проявился интерес к религиозной теме благодаря роману “Мастер и Маргарита”, и это не один человек рассказывал, а целое поколение людей моего возраста и чуть старше, поколение тех, кому было недоступно Евангелие, тех, кто был целенаправленно максимально изолирован от этой темы нашим правительством. И поэтому само ее появление в литературе у многих пробудило интерес к Богу – кто-то вследствие именно этого толчка начал изучать Евангелие или то, что было доступно, а потом пришел к вере. Может быть, не так, что прочитал и сразу стал верующим, а прочитал, задумался, нашел материал и пришел к Богу. Но если говорить о моем личном опыте, то у меня это так не работало.
Почему Вы вообще пришли к литературе?
Как обычно бывает у многих, у нас в школе была хорошая учительница по литературе. Когда человек что-то очень любит, у него часто получается заразить этой любовью другого. По большому счету, тут даже не важно, какие у тебя были индивидуальные склонности. Мне очень нравится филология, но мне кажется, что я по складу, скорей, ближе к математике. Я пошла в литературу именно благодаря своему учителю, потому что она смогла показать мне красоту текстов, показала тот интересный мир, который открывается, если ты умеешь считывать скрытую информацию. Я помню, что мне было интересно работать этаким “дешифровальщиком” текстов, потому что я понимала, что у меня, оказывается, есть что-то, чего нет у других. Это, наверное, плохое слово, но я чувствовала свою элитарность, когда осознавала, что могу из текста понять больше, чем может понять другой человек, – и это было для меня очень большим стимулом, когда я выбирала филологию в качестве образования. Но если бы не было бы моей школьной учительницы, я бы точно никогда не стала филологом.
Есть ли какая-то мысль, самая главная для Вас, которую Вы хотите передать своим ученикам?
Мне кажется, что моя цель и главное желание, чтобы мои ученики стали настоящими людьми, а это очень сложно, – знаю по себе. И если им в этом как-то поможет литература – поможет сохранить в себе человеческий облик, несмотря на все сложности, которые будут в жизни, несмотря на падения, взлеты, испытания, – то моя цель будет достигнута. И если мои ученики сохранят в себе веру в Бога, я тоже буду этому рада. Я уверена, что это не будет прямое мое воздействие, но я буду считать, что я хотя бы своим преподаванием не убила в них веру в Бога, потому что тексты можно трактовать по-разному и можно повернуть их так, что человек начнет сомневаться в чем-то, в чем он не сомневался без анализа какого-то произведения. И если я их не отвратила от Бога, не мешала их вере в Бога, то я тоже буду считать, что это мой результат.
А как Вы пришли Богу?
Ну, это очень сложный вопрос. Мы все когда-то ходили в храм на Пасху, но это еще не путь к Богу, как ты понимаешь. Это просто была традиция такая, тем более, что в перестройку это было модно. А вот сознательно я пришла в храм на исповедь, когда уже вышла замуж. Почему я туда пришла, я вообще не могу объяснить, – у меня в жизни ничего не происходило такого, что могло бы подтолкнуть меня к каким-то решительным шагам. Просто я вдруг почувствовала эту внутреннюю необходимость, и все. И никакого пути не было.
Как Вы поняли, что Бог точно есть?
Наверное, раньше меня это вопрос просто не интересовал. Не помню, чтобы меня интересовал вопрос, есть Бог или нет, когда я была человеком нецерковным. А потом, когда я уже пришла в церковь, этот вопрос для меня уже не стоял. Мне не нужны были научные доказательства. Это зависит от человеческого типа. Я понимаю, что кто-то должен прийти к Богу через рассудок, но мне не надо это доказывать, я знаю, что Он есть, и все.
Что в наибольшей степени сформировало Вас в юности?
Огромное влияние на меня оказала моя учительница по литературе. Мне кажется, в то время большего влияния на меня не оказал никто, и учитывая, что моя среда обитания была не совсем благополучная, что друзья были со сложными судьбами, именно моя любовь к литературе, как ни странно, спасла меня от того, чтобы разделить с ними их судьбу. Литература меня держала – я понимала, что в жизни есть еще что-то интересное.
Кем Вы представляли себя в будущем в молодости, точнее, когда закончили школу?
Ну я же пошла на филфак. Я точно не представляла себя ни в какой профессии, просто мне хотелось заниматься литературой.
А много детей Вы себе представляли?
Никогда вообще. Все мои детские фобии сбылись. Я понимала сразу, что я не люблю, когда вокруг меня много людей. Я не люблю общаться с детьми. Я не хочу работать в школе. Мне не нравится, когда меня ставят в какие-то жёсткие рамки, когда прописывают некоторые правила поведения, скажем так. Это то, что я точно не любила в детстве. И это все последовательно со мной случилось. В принципе, замуж я тоже не хотела. Так что все мои фобии точно реализовались.
И как Вы это пережили?
Человеческая психика вещь адаптивная. В какой-то момент наступает точка невозврата и начинаешь как-то органично жить в этой среде. Сейчас мне нормально, психологически абсолютно комфортно. Я мало что знала про себя, но я точно знала, что боюсь вот этих вещей: дети-люди-школа-правила, – для меня это всегда был стресс. И вот в середине этого я теперь и живу. Но уже без стресса.
Вы счастливы?
Абсолютно. Но это не значит, что меня никогда ничто не раздражает и я никогда ни о чем не сожалею.
Насколько сложно было жить в 90-е? Есть такое мнение, что сейчас будет еще похлеще, чем тогда, что общество ломается, будет страдать и т.д. Чему научило Вас то время?
Даже не знаю, потому что в 90-е моя жизнь была еще беззаботной и на мне не лежало никакой ответственности. Если бы у меня в то время была семья, я бы, наверняка, жила по-другому. Я только вышла в мир, у меня не было никаких обязательств, и, по большому счету, я была одна наедине с миром. И мне было совсем не сложно. Было ощущение этакой безграничной свободы, в хорошем смысле – можно было ей пользоваться, как угодно. Но с другой стороны, когда твоя жизнь приходится на тот отрезок времени, когда ломаются устои общества, то после того, как они сломались, наступает такой период «пространства без притяжения». Это «пространство без притяжения» не очень комфортно, на самом деле: пока не появились новые правила, устои в обществе, ты «подвисаешь», у тебя нет корней. И тут, конечно, не все этот период смогли перешагнуть, и это все было на моих глазах – огромное количество сломанных судеб. Очень сложно жить, не чувствуя никакой почвы под ногами, вообще никакой. Мне кажется, что для меня 90-е прошли легко, потому что вот этот период невесомости совпал с моим возрастным периодом невесомости. Я тоже ни от кого не зависела, и мне, как человеку, нужно было сформироваться и найти эту точку опоры. Меня этот период не задевал. Но были люди постарше, которые уже на чем-то стояли, а потом у них выбили почву из-под ног, – в этом поколении я знаю огромное количество изломанных судеб. Это не пожилые люди, это люди лет на десять меня старше. Им было сложно.
Что может помочь нам, юному поколению сегодня, чтобы пережить такое время?
Честно говоря, я не чувствую, что сейчас время похоже на 90-е. Не буду сравнивать. Возвращаясь к вопросу о значении литературы, сейчас надо точно уметь самому анализировать происходящее. Человек должен быть независимым, но не для того, чтобы быть не как все, а потому что он должен сам суметь эти причинно-следственные связи выстроить, не брать чужие схемы. В медиа-пространстве сейчас огромное количество манипуляций, и если ты можешь сам эту действительность критически оценивать, я думаю, это залог твоего успеха – в человеческом понимании этого слова. Важна самостоятельность, способность анализировать. Если даже смотреть по классам, то я вижу, что каждый следующий класс становится все более и более инфантильным. Не знаю, с чем это связано, – на мой взгляд, надо, конечно, взрослеть раньше. Это откровенное нежелание становиться взрослым у более старших выпусков было несознательное, а теперь оно декларируется, люди понимают это, (я имею в виду наших школьников), и тормозят свое взросление. Я даже знаю, почему это происходит: потому что взрослость – это ответственность. А если ты не хочешь на себя брать ответственность, ты дольше хочешь оставаться ребенком. Но это не получается. Любое поколение должно научиться быть в ответе за то, что они делают.
Если говорить о нашей школе, в чем для Вас ее ценность? Почему Вы здесь работаете и за что Вы ее любите?
Работаю я здесь, потому что изначально здесь учились мои дети и мне хотелось делиться тем, что я знаю, и со своими детьми тоже. А нравится мне сейчас в нашей школе очень многое. Я считаю, что отец Александр создал коллектив со здоровой рабочей атмосферой. Мне нравится в нашей школе то, что она маленькая – я бы точно не хотела работать в большой школе. Нравится, что наша школа православная, потому что когда рядом с тобой люди – и дети, и учителя, и администрация – объединены общими мировоззренческими установками, то это намного проще, чем если бы здесь оказались люди с совершенно разными представлениями о жизни, о мире, о том, что хорошо, а что плохо. В таком месте сложно было бы работать. Мне, кстати, еще нравится наше здание, нравится, как оно расположено, нравится парк, классические колонны нашей Голицынской больницы.
А как Вы совмещаете работу и дом?
Сейчас эта проблема для меня остро не стоит, потому что дети почти все выросли и мои функции дома свелись к минимуму. Раньше было сложно. Я почти уже 10 лет работаю в школе, и чем больше было маленьких детей, тем было сложней работать. Как можно совмещать? Просто распределяешь время, и все. А как еще можно совмещать?
Есть те, кто говорят, что я не буду работать, потому что у меня дети, а детям нужна мама.
Когда я пошла работать, я это сделала не потому, что меня быт заел. Я,скорее, пошла именно ради любви к литературе, мне хотелось этой любовью и знаниями с кем-то поделиться. Если твои дети прямо страдают от твоего отсутствия дома, тогда, наверное, надо делать выбор, и в основном, женщине приходится выбирать семью – это очевидно. Но у меня не было такого выбора. Может, надо детей спросить, страдали ли они, что меня было мало дома? Мне казалось, что ничего такого нет. Если вернуться к вопросу, сложно ли было совмещать, то мне не было сложно, потому что дети были уже не маленькие. Если бы были маленькие, было бы сложнее.
Кем сложнее быть, учителем или мамой?
Мамой, конечно, сложнее быть в разы. Сложнее, чем быть мамой, мне кажется, ничего нет. Даже не знаю, с чем можно сравнить. Потому что это без выходных, без праздников, без каникул, – это бесконечная работа днем и ночью, в воскресенье и субботу.
Но ведь своих детей ты любишь, а в школе, наверное, не всех или не так.
Любовь, конечно, помогает, потому что если заниматься школой так же, как и семьей, 24/7, я думаю, никто бы не справился. Ты же не можешь все время находиться со школьниками, как будто бы ты все время с ними живешь: у них у всех разное настроение, ты должен под их настроение подстраиваться и бесконечно, в любое время суток каким-то образом им помогать. Это вообще нереально. Даже в независимости от того, любишь ты или нет. Хотя не знаю, может, такие люди есть. Со своими-то сложно в таком режиме работать, честно говоря.
У Вас есть любимые ученики?
Для меня есть такие ученики, которые мне просто по-человечески и психологически ближе и понятней. Это не значит, что они любимые, а остальные плохие. Есть те, с кем мне лично проще и интереснее, а есть те, кто непонятней и сложнее – они другие, не как ты, они смотрят на жизнь иначе. Легче говорить с теми, с кем у тебя общие интересы, предпочтения, вкусы – с такими очень удобно работать, а вот с кем не сходишься, с теми сложнее.
Вы могли бы назвать своего любимого писателя?
Я очень люблю Чехова за грусть о человеке, во мне это отзывается. Не рассказы, а скорей пьесы. Гоголя я люблю за его иронию и за его отношение к России, потому что оно совпадает с моим отношением. Мне кажется, точнее про Россию никто не сказал, чем Гоголь в “Мертвых душах” – он очень точно попал. И очень нравится Пушкин. Я меньше люблю его прозу и очень люблю “Евгения Онегина” – просто за талант, за любовь к жизни, за любовь к людям.
И Вы могли бы назвать одну книгу, которую Вы всем бы советовали прочитать? Без какой книги не стать человеком?
Конечно, всем однозначно надо прочитать Евангелие! Как без нее вообще жить, я не знаю. Если говорить о других книгах, то таких книг или нет, или их очень много. Как я уже говорила, я не верю в такую функцию литературы, к сожалению. Она, по-моему, не делает человека человеком, только если в какой-то степени.
А была ли какая-то книга, которая особым образом повлияла на Вас в юности?
Я не помню, чтобы какая-то книга именно повлияла на меня. У меня, скорее, есть тексты, которые нравятся и не нравятся, не было такого, чтобы тексты меняли меня или мое отношение к жизни. Это все субъективно, но на меня книги так не действуют, – они на меня производят очень сильное впечатление, сильнее, чем кино, но при этом я не помню, чтобы они как-то меняли мое мировоззрение. Поэтому я затрудняюсь назвать одну книгу, которую надо прочитать всем.
На данной момент мне очень нравятся “Господа Головлевы”. Эту книгу почти никто не читает, не знаю, почему, но ее надо прочитать. Она абсолютно точно стоит в одном ряду с лучшими романами Толстого и Достоевского, где-то между ними. Но это не та единственная в мире книга, которую нужно прочитать всем. Ее просто стоит прочитать, потому что она мало известна. А так это, наверное, вопрос вкуса.
